Война и жизнь. Письма с фронта

День Победы в семье Шишкиных особый праздник. Алексей Шишкин – сын участника Великой Отечественной войны  – по традиции достает гармонь и играет песни военных лет. Отец когда-то очень хотел, чтобы его дети научились музыке.

Танкист Федор Шишкин ушел на войну осенью 1941 года. Дома (в Барках, Балашовского района – авт.) остались жена и трое малолетних детей: 10-летний Ваня, 8-летний Лёня и 4-летняя Валя. 

«Я пока жив…»

Писем с войны тогда ждали в каждом доме.  Будучи мальчишкой, Лёня выбегал на улицу, чтобы посмотреть, не несет ли почтальон долгожданную весточку от отца. Когда получали заветный треугольник со штампом «просмотрено цензурой», в доме воцарялась тишина.  Письма были той единственной ниточкой, связывающей фронтовика и семью.  Каждое непременно начиналось с приветствия:

«Письмо от вашего папаши. Здравствуйте дорогие ребята - Леня, Ваня и дочь Валя. Спешу сообщить, что я пока жив, здоров чего и вам от души желаю. Шлю привет и целую…» 

Алексей Шишкин осторожно перебирает пожелтевшие треугольники – письма отца с фронта. Для него они очень дороги. Написанные неровным почерком, наспех карандашом, письма до сих пор хранят запах пороха и  войны. В некоторых местах на бумаге остались бордовые пятна. Автор писем был несколько раз тяжело ранен:

«…Я пока в госпитале лежу, а дальше не знаю, как сложится.  Вспоминаю, как мне пришлось под Витебском принимать бой, и был представлен к награде за отвагу. Но вскоре ранило и не пришлось ее получить. …

Каждое письмо - отдельная жизнь. Жизнь, прожитая на войне. Со своими страхами, переживаниями, слабостями:

…Я напишу, как бились мы в одном из наступлений 15 октября. Мы поехали на танках. Был приказ прорываться любой ценой. Когда доехали до траншей, немцы подбили передние танки. Они загорелись. Я сидел во втором, мы открыли огонь. Со мной был татарин, он выпрыгнул из танка, а диски не взял. Мне же пришлось по-пластунски за дисками ползти. Принес их благополучно. Не знаю, как остался живой, переходил дорогу немец ее обстреливал и освещал ракетами и мне только диск один пробил, но меня пуля не зацепила. Немцы бросились в контратаку, но мы не давали им продвигаться, открывали сильный огонь, долго бились. Немцы ушли и поставили каски. Я удивляюсь сам себе как бил из пулемета и не волновался, я знал, что если убьют, то семья будет обеспечена и наш долг защищать Отечество. Нас было 10, немцев  - 34. Командир говорил: «Не падайте духом, скоро придет подкрепление». И мы выполняли приказ. Командир подал нас на список для вознаграждения. А потом меня ранило…


«Я вас люблю»

Федор Шишкин писал домой каждую неделю. Беспокоился о родителях, детях, жене. К супруге Анне неизменно обращался на «Вы»: 

«Нюра, я Вам сочувствую, что вам тяжело, но что сделаешь, такое время.  Надо работать и терпеть. Скоро переживем все трудности, легче будет. В прифронтовой полосе еще труднее. Жителям в тылу надо лучше работать… Я ребятам посылал письмо, в котором просил, чтобы они помогали дедушке в пчеловодстве и хозяйстве. Если есть возможность, Нюра, купите им гармонь, пусть учатся. Я музыку уважаю… гармонь – это тоже деньги в любое время. А скотину лишнюю не держите, ну, а там вам виднее. Телку обменяйте да и мясо ешьте, не моритесь или в кадках засолите…»

«...Я вас люблю. Частенько про вас вспоминаю, дорогое мое семейство. Но ничего потерпим. Скоро победим и вернемся домой».

В одном из писем прислал свою фотографию. Очень высокий, крепкий, но без полноты. Лицо выразительное – с крупным подбородком, высоким лбом, все черты смелые, точно вырезанные, но улыбка мягкая, добрая. Таким он и запомнился своим детям.


Федор Шишкин, октябрь 1943 года

Федор хотел, чтобы они выросли порядочными и честными людьми:

«Нюра, ребят учи, чтобы они не хуже других были вежливы, добром говори  и чтобы они специальности  учились какой-нибудь, а главное – пчеловодству. Работа легка, главное привыкнуть и сама учись ходить за ними, надевай сетку. Хоть для себя, привыкнешь, сперва потерпи, а потом ничего…»


«Я вернусь»

 - За три года войны отец был несколько раз тяжело ранен. В результате одна нога стала короче другой на несколько сантиметров, - вспоминает сын фронтовика  Алексей Федорович.  Но отец упорно отказывался возвращаться домой. Писал, что они будут «гнать фрица до Берлина»:

« …Нога долго болела, но теперь стала немного лучше. Мне пост дал старшина сидя, так и несу службу. На комиссию пойду, поговорю с врачами. Инвалидность не хочу, чтобы признавали.  Не знаю, что скажут…»

Перебирая его письма, Алексей Шишкин нашел рассказ об удивительной  истории. Перед боем, когда солдаты проверяли обмундирование, из сапога Федора вдруг выпала иконка Божьей Матери. Небольшая – в пол-ладошки. Как она там оказалась, никто не знает до сих пор. Федор принял это за хорошее предзнаменование и не ошибся.  В том тяжелом сражении он, один из немногих, остался жив:

«Дорогая жена Нюра, я вам сообщаю, что пока нахожусь в батальоне выздоравливающих. Здоровье мое пока ничего. Хорошее.  Нога стала лучше, ну немного хромаю. Это не важно, я не в строевой,  и хоть  выпишут меня опять в транспортную роту. Что ж сделаешь, Гитлер изуродовал ее. И ходить она резко немеет. Меня медсестры зовут «кривой», потихонечку…»

- Увы, до победы отец не дожил год. Когда пришла похоронка, внутри что-то оборвалось, до сих пор, спустя 71 год,  помню, как плакал от осознания того, что папы больше нет.  – Алексей Шишкин замолкает. В комнате стало на минуту тихо. В похоронке, полученной матерью, было написано всего несколько слов: «Федор Шишкин погиб смертью храбрых 1 мая 1944 года под Витебском».  Ему было 38 лет.


Юлия Кирина,
специально для сайта «БалашоверЪ»